История Катастрофы евреев Голландии поражает своими масштабами –в процентном отношении здесь было уничтожено наибольшее число евреев, живших в странах Европы. В первые годы немецкой оккупации евреев вынуждали лишь официально регистрироваться, а налагавшиеся на евреев ограничения касались лишь определенных профессий. Однако в январе 1942 года ситуация стала ухудшаться. Многим евреям пришлось покинуть Амстердам, а те, кто остались, были согнаны в транзитный лагерь Вестерборк, что неподалеку от деревушки Хоогхален. Поначалу это был лагерь беженцев для тысяч евреев, пытавшихся спастись от нацистских преследований по всей Европе. Но вскоре все они были отправлены в лагеря смерти. В Вестерборк сгоняли евреев не только из Голландии. Регистрационные записи свидетельствуют, что в те дни 15 тысяч евреев были направлены в концлагеря по всей Европе. Депортация началась 15 июня 1942 года и завершилась 13 сентября 1944 года. Всего со станции Вестерборк в 98 товарных составах было отправлено 102.000 евреев. 62.026 евреев в 68 составах отправили в Освенцим, 34.313 - в Собибор, 4.894 - в Берген-Бельзен, 3.751 - в Терезиенштадт. Наконец, около шести тысяч евреев были отправлены в Маутхаузен и другие лагеря, разбросанные по территории Польши и Германии. Такие, к примеру, как Вух. Из всех этих ста двух тысяч евреев выжили только пять тысяч двести.
Распространен миф о том, что голландские евреи пользовались поддержкой и помощью со стороны местного населения и властей. Это и в самом деле миф, поскольку на самом деле полиция и муниципальные власти Амстердама в поимке евреев активно сотрудничали с нацистами, а железнодорожное управление обеспечивало их бесперебойную отправку в лагеря смерти. Между 1940 и 1945 годами 80 процентов голландских евреев были уничтожены либо голландскими коллаборационистами, либо стали жертвами равнодушия местных властей и населения. Упомянутый миф опровергает и то, что немногие евреи, выжившие в огне Катастрофы и вернувшиеся после войны в Голландию, находили здесь далеко не самый теплый прием как со стороны соседей, так и со стороны администрации.
Ни одна книга или историческое исследование не способно даже приблизиться к реальным ужасам, пережитым этими еврейскими семьями. Чтобы проиллюстрировать историю Катастрофы голландского еврейства, мы приводим историю покойного Генри Бриля, отца г-жи Клэр Тугендхафт из Женевы.
Вы не могли бы вкратце рассказать историю Вашей семьи?
До войны Амстердам был, по существу, еврейским городом. Здесь жило очень много небогатых рабочих. Мой отец был из ашкеназской семьи, поселившейся в Голландии еще в 1715 году и относившийся к тому самому пролетариату. Семья перебивалась с хлеба на воду, отцу пришлось работать с четырнадцати лет. Он был младшим из семерых детей, которые к тому времени уже создали свои семьи и жили отдельно. Когда началась война, ему было шестнадцать. У небогатых амстердамских евреев шансов бежать не было. Отец сумел спрятаться, а его сестра с мужем и тремя детьми были схвачены сразу, в 1942 году. У брата моего отца и его сестры было десять детей! Так я потеряла сразу десять своих кузенов, которым было от одного до десяти лет! Кроме погибших брата и сестры у моего отца был еще брат, Яаков, работавший в муниципалитете Амстердама. Когда отец узнал, что и Яаков отправлен в концлагерь, он решил выбраться из укрытия. Он подумал тогда: «Яаков слаб здоровьем, ему не выжить, я постараюсь ему помочь». На самом же деле, конечно, никаких рабочих лагерей не было. Яакова отправили в Маутхаузен, где он и погиб. Другой брат, постарше, был схвачен и отправлен в Берген-Бельзен. У его жены был брат в США, и она сумела представить дело так, что он - ее отец. Их освободили и отправили в Алжир, где они и дождались конца войны. Семья у нас была бедной, и детей в ней было много. У моих дедушек и бабушек было по 11-12 детей. После войны из всей этой огромной семьи остались только мой отец, кузен в Алжире и его племянник.
А где во время войны была Ваша мать?
Мама была родом из Утрехта, там она жила с родителями и тремя сестрами. Вся ее семья сумела спрятаться. Мама внешне не была похожа не еврейку, и ей удалось выжить. С 14 лет она работала прислугой в одной семье. Вся семья мамы, прячась в разных укрытиях, сумела выжить – за исключением дяди и тети, которые были схвачены и отправлены в лагеря смерти. На периферии Голландии депортации евреев не была поставлена на такую широкую ногу, как в Амстердаме. И это помогло выжить многим. В разных местах дела обстояли по-разному. К примеру, в Гроннингене 90 процентов евреев были депортированы, а в Эйндховене – всего сорок. В общем, большая часть семьи матери сумела спастись, а практически вся семья отца была уничтожена.
Где работал Ваш отец во время войны?
Большую часть времени он провел в укрытии размером 2х1 метр. У него была характерная еврейская внешность, поэтому он и носа не мог высунуть из укрытия. В школу, конечно, он ходить не мог, но раздобыл несколько книг и самостоятельно выучил английский и арифметику. В какой-то момент ему пришлось менять убежище, по пути он встретился с группой сопротивления, стал ее членом, но был арестован в 1944 году. Важно понимать, что бойцов сопротивления не отправляли в лагеря, их расстреливали на месте, но отца бросили в лагерь Дриберген близ Утрехта. Однажды дверь его камеры распахнулась, и он увидел пришедших за ним немцев. Какова же была его радость, когда он понял, что пришедшие - бойцы сопротивления, переодевшиеся в немецкую форму и захватившие лагерь. Они и освободили отца.
После освобождения, благодаря знанию английского, отец стал переводчиком при американских войсках. На него была возложена еще одна миссия: остригать волосы женщинам, путавшимся с нацистами. За это друзья прозвали его «Дрибергенский цирюльник».
После войны он остался без ничего: семья погибла, дом разрушен... Но огромная сила воли, воспитанная годами лишений, помогала ему, и отец брался за любую работу. В 1947 году он познакомился с мамой, в 1948-м они поженились. Увы, в 1949 году, когда мама была беременна мной, отец узнал, что болен неизлечимой болезнью. Видимо, сказались пережитые им страшные потрясения, и организм не выдержал. В музее «Яд-ва-Шем» мы нашли все записи о нашей семье, даты их депортации, ее конечные пункты. Большинство погибли в Собиборе, кое-кто в Освенциме, а два брата отца – в Маутхаузене.
Много говорят о влиянии Катастрофы на детей тех, кто ее пережил, то есть на Ваше поколение. Как эта трагедия повлияла на Вас лично?
Она глубоко пронзила мне душу. Во-первых, я росла без дедушки и бабушки со стороны отца. Родственники у меня были только со стороны матери. Все мои подруги в детстве гуляли с бабушками и дедушками, и я очень страдала из-за того, что у меня их нет. Но зато отец рассказывал поразительные вещи о еврейской жизни в Амстердаме до войны, о своей жизни, о братьях и сестрах. Я обожала эти рассказы, они помогали мне узнать свои корни, но с другой стороны, я очень остро чувствовала боль утраты, страшно переживала, что никогда не увижу этих замечательных людей.
Вы полагаете, что столь страшное прошлое влияет на то, как Вы воспринимаете свое еврейство?
Конечно! Отец рос в еврейской семье, учился в еврейской школе, но не соблюдал заповеди и все такое. Тут сказалось и то, что его родители тоже не очень их соблюдали и то, что он пережил во время Катастрофы. Поэтому меня воспитали в очень еврейском духе, но заповеди мы не соблюдали. Для моего отца еврейство было очень важно, поэтому я и брат ходили учиться в Талмуд-Тору. Очень многие события Катастрофы заставили меня усомниться в существовании Бога, но теперь я думаю иначе. Во многом благодаря моему мужу, Джо, я стала очень верующей и более тщательно блюду еврейские традиции.
Кроме соблюдения традиций, Вы еще и активно вовлечены в жизнь Израиля. Почему?
Для меня, мужа и наших детей обязанности по отношению к Израилю, еврейскому государству - священны и незыблемы. Я убеждена, что если бы у еврейского народа было свое государство до Катастрофы, этого массового зверства попросту не было бы. Израиль – это наши общие корни и гарантия того, что Катастрофа больше никогда не повторится. Израиль во мне, и еще я думаю, что у меня есть некий долг по отношению к погибшим родным. И когда я помогаю развиваться Израилю, то как бы утверждаю еврейскую жизнь.
Вы пожертвовали Свиток Торы еврейской больнице в Амстердаме, на покрывале которого вышиты имена ваших погибших родных. Почему?
Это пожертвование было очень волнующим событием. Хотя речь идет не о пожертвование Свитка Торы, а о чем-то большем. Для меня это было замыканием некоего жизненного круга. Подарить Свиток Торы Амстердаму - городу, в котором жила и откуда была отправлена на смерть моя семья, было для меня событием колоссального значения, символом неразрывной связи между ужасным прошлым и, надеюсь, прекрасным будущим.
|
